ку, 51 - 22 февраля 2011 14:10

XI.
Гулко в ночном переходе, пустота.
Бабка сидит: горбата, страшна, седа.
Нитку сучит, вроде прядёт чего-то там,
Тихо бормочет: «денежку, мальчик, дай».

Он ей бросает пачку, хватит надолго, мол.
(Жаль, фотокамер нету, хороший дубль).
Нищенка цепкой рукой ловит его подол:
Парень, постой-ка, что это ты задумал?

Бабушка, может, знаете, с вас станется:
Как мне проехать отсюда -- и прямо в ад?
Знаю, голубчик, есть небольшая станция
На перегоне: Лубянка -- Охотный ряд.

Жди темноты, не бери ничего лишнего,
Дай мне из свитера нитку, ступай, ступай...
Ад, он везде, родной, как услышишь клич его,
Лестницей ржавой ляжет тебе тропа.

XII.
Он едет в пустом хвостовом вагоне,
Считает секунды, газету мнёт.
Стук сердца в чудовищном гуле тонет,
Лицо и уши горят огнём,
Он словно на твёрдых коленях деда:
Давай, вспоминай, как себя ты вёл.
Он слышит отчетливо: рядом где-то
Старуха смеётся и нитку рвёт.
Гудок, остановка, укол под рёбра,
Как будто отмашка: дают добро.
Рычит: "Всё равно нас никто не берёт в рай" –
И сходит сквозь дверь на пустой перрон...
Платформа пуста, свод из тени соткан
Ни схем, ни названий, ни стрелок нет,
Он церберу в кассе швыряет сотку,
Проходит в единственный турникет,
Встаёт на грохочущий эскалатор,
Вцепляется в поручень, смотрит вниз,
За кадром дежурят врачи в халатах:
Ну, мало ли, обморок, приступ, криз...
Статисты, ссылаясь на боль и хрипы,
Бросают всё и уходят в скит,
Истерика в секции первых скрипок:
Дымятся грифы, искрят смычки;
Гудят, задыхаясь, гармонь и флейта,
Ударные лупят во весь опор;
В Москве навсегда отменили лето,
Начальник лета покинул пост.
Вытягиваясь,
подвывая,
плавясь,
скрипя,
постукивая,
дрожа,
Гигантская лестница режет пламя
И на себя принимает жар.

XIII.
Он идёт по сырым тоннелям: бледен, трагичен, строен,
Уговаривая себя не трястись, подбородок задрав.
Вся массовка сбегается хоть издали поглазеть на героя,
Хотя за уход с рабочего места положен нехилый штраф.

Демоны разных мастей снуют вокруг, словно осы.
Я стараюсь напиться прежде, чем он мне глянет в глаза.
Он идёт ко мне, я прекрасно знаю, что он попросит,
Я могу слегка затянуть спектакль, но не могу отказать.
Таковы негласные правила, пока он бездействует, пасть раззявив,
Я с ним делаю, что хочу, могу даже выбросить из окна.
Но когда он добрался сюда, он здесь, вроде как, хозяин,
А я, вроде как, обслуживающий персонал.
Хорошо одно, он пока об этом не знает,
И не нужно, чтобы узнал.

Он врывается и с порога орёт, что уйдёт наверх только с нею,
Начинает грозить, просить, меня за рубашку дергать.
Он говорит с интонацией рыцаря из мультфильма Диснея.
Меня душит смех, я соглашаюсь на всё без торга.

Их обоих приводят в полутёмный колонный зал,
Вдалеке виднеется выход: ветерок, шум дороги, звезды...
Он видит её и думает «Кажется, я опоздал.
Думает «Всё пропало, надо бежать», но бежать поздно.
Тут вступает свирель, и в багровом сиянии появляюсь я,
Я сама значительность – я неделю репетировал перед зеркалом.
Предлагаю сделать, как было, всё вернуть на круги своя.
Понимания в нём не больше, чем если бы он оглох,
Он глядит на меня так, как будто бы я свинья,
Нет, всё хуже – как будто я мелкий клоп.
Он ей шепчет «Не отставай»
и уходит к выходу вдоль колонн.

XIV.

Дальше работник Аида, в униформе, гремящий ключами,
Источающий запах земли и гнилого лука,
Объяснит условия освобождения: чтобы молчали,
Чтобы вообще не издавали ни звука.
Не подавать сигналы, ничего в таком роде,
Не пытаться услышать вздоха, поймать взгляда.
И заплатите залог – геройство, конечно, в моде,
Но и обедать тоже на что-то надо.

XV.

шаг в шаг в тишине
такт в такт
в висках и руках
тик-тик
ни голоса ни теней
как
так
контакта
не чуя
идти
кап
капает с потолка
свод
всё ниже
и уже
ужи
и жабы
на
над
и под
страх тяжек
неудержим
сомнений
осы
вокруг
есть
кто
позади
меня
до дома дойдем
к утру
к утру
которого дня?


XVI.

Хэппи энд неизбежен, никуда от него не деться,
Что за ним — знать совсем не следует, уж поверьте.
Можно строить догадки, взглянув на список инъекций,
Помогающих нашим клиентам привыкнуть к смерти,
Можно с видом эксперта вспомнить про тягость быта,
Убивающего любой золотой эпитет.
Он пришёл за ней — это скучно, старо, избито.
И прекрасно.
Я так думаю.
Извините.

Музыканты играют в нарды на барабане,
Прячут флягу и письма на родину в горле тубы,

Вероятно, со стороны я сейчас забавен.
Отпускает.
Стрекот строчек пошел на убыль.

Вероятно, теперь я все же буду уволен
И отослан подальше — к заявкам, звонкам и актам.
Здесь не очень любят всплески свободы воли,
И, увы, на любого создателя есть редактор.

Кстати, вот и он. Я сейчас узнаю немало
Про «талантливый, но лентяй», про «смешной сюжетик»,
Про «Кому сейчас нужны такие финалы?»,
Про «Какого черта ты отпустил и этих?!»,
Про «Работать надо, а то вон какой ты тощий»,
И про «Вас, идиотов, много, а я один»...
Что ему ответить? Я иду в темноте наощупь,
Я четвертый год иду в темноте наощупь,
Без возможности обернуться иду наощупь.
И не знаю, есть ли кто позади.
Адрес дневника здесь http://lllytnik.livejournal.com/19778.html

• 
• 
•