.............., 48 - 14 сентября 2010 10:38

Побеги

Почему я решил бегать? Потому что мне не нравился распорядок дня и режим. Дома, до шести лет, я жил свободно и меня никто не напрягал. В детском же доме всё было не так как дома, естественно. Мне это не очень сильно нравилось, и я решил тоже бегать. Как раз я перешёл во второй класс и вот начал бегать.

Стёпа убежал в первый же день. Я вначале не бегал, а потом убежал вместе с ним. Он меня не уговаривал, просто для меня это было что-то новое и хотелось попробовать. Заботу взрослых я особо не чувствовал, только унижали взрослые, называли меня «особо одарённым», матерились, говорили, что родители алкаши и всякая такая фигня. Дескать, мы и оказались в детском доме, так как наши родители — пьяницы.

Итак, мы убежали вместе с моим другом, со Стёпой. Ну и ещё взяли с собой человека одного. Было начало зимы, конец осени. Побежали в центр Москвы, на Киевскую. Попрошайничали деньги, побирались по МакДоналдсам. Ночевали мы в подъездах, или на чердаках или в подвалах. Где приходилось.

Некоторые прохожие нам сочувствовали, помогали деньгами, покупали еду. Некоторые говорили «иди воруй». На улице, да, было веселее, потому что мы могли делать всё что угодно, спать во сколько угодно ложиться. Курили сигареты. Когда мы познакомились с панками на старом Арбате, они научили нас нюхать клей «Момент».

...Когда нас привозили, мы сначала милиции рассказывали, что к нам там плохо относятся, что бьют, унижают. Воспитатели перед милицией, естественно, говорили, что это мы такие — «неисправимые». А потом, когда нас милиция передавала обратно в детский дом, воспитатели нас били, наказывали.

Били ремнём, чем попало. Запирали в изоляторе: в специальной комнате с решётками на первом этаже. Закрывали там бывало на неделю, бывало на две недели. При этом кормили в изоляторе очень плохо, один-два раза в день.

...Когда мы убегали, мы знали, что в итоге нас поймают в любом случае. И ещё мы знали, по рассказам детей из других детдомов, что нас потом будут класть в психушки, колоть аминазином и всякой такой фигнёй.

Напротив 69-го детского дома, через футбольное поле, находился 62-й детский дом. Там были старшие ребята, которые рассказывали, что их клали в психиатрические больницы, кололи аминазином и другими препаратами. Они уже были выпускниками, им было лет по двадцать было уже. Там Андрей был, других имён не помню уже. Выпускники нормально к нам относились, сочувствовали нам, но они ничего не могли поделать, так как они зависели полностью от своего детского дома.

Они учились в каких-то колледжах, ПТУ. Ночевать им приходилось в детском доме: они ждали получения квартир. Родители у кого-то были, у кого-то — нет. Кто-то был круглой сиротой, от кого-то отказались. К кому-то приезжала бабушка, к кому-то и мама приезжала. Кого-то даже забирали из детского дома. У кого-то полностью были родители. А так, в основном, сироты.

Детский дом № 62

После третьего класса меня перевели из 69-го в 62-й детский дом, сразу в пятый класс.

В 69-м была программа школьного обучения один-и-три, а в 62-м — один-и-четыре. Один-и-три это более усложнённая, а один-и-четыре — это уже практически для умственно отсталых. Всех побежников, кто бегал из 69-го, перевели в 62-й. Я перешёл сразу из третьего класса в пятый класс...
(...)
... Заведующий отделением назначал и уколы и лекарства. Обследований никаких не проводили. Просто выписывали таблетки, либо уколы. За всё время, что я находился в психушках, комиссий ни разу не видел. Всё время одни и те же люди, и заведущий отделением появлялся раз в неделю.

Ночью в палате горел ночник — специальная лампочка, чтобы можно было встать и поссать. Радио в палатах не было. Только в игровой комнате были пластинки.

Четыре месяца в одиннадцатой — это было жёстко. Я плакал, скучал по бабушке. Бабушка приезжала раз в две недели. Старшая сестра несовершеннолетняя приезжала со своим будущим мужем: сестра и её муж — ровесники, познакомились прямо в детском доме. Бабушка почему-то была уверена, что мне психушка на пользу пойдёт. Полагали, что я нюхаю клей «Момент», хотя тогда я его не нюхал уже. Перед смертью, когда мне уже было больше 20 лет, она мне покаялась и просила прощения, за то, что она сделала. Говорила, что ее запутали родственники. Потом убедили воспитатели и врачи сдать меня в психушку на лечение. Плакала. Я тоже плакал. Бабушку я очень любил и люблю до сих пор. Она не виновата.

Фактически, в психушке было то же самое, что и в детском доме, только вещей личных нет, телевизора. Даже нет тумбочки. Только в психушках уколы чаще, плюс ты не можешь в психушке пойти никуда, даже из комнаты выйти нельзя, если захочешь, а в детском доме можно на улицу выйти, можешь пойти попить, посрать, поесть…

Чувствовал я себя плохо, был открытый рот, текли слюни, плохо спалось. Сонный был, спортом никаким вообще не занимались, потому что гулять не водили, а побегать по отделению нельзя было. Под уколами бегать нельзя. Жопа болела, вся в шишках была.

Дальше - хуже.
Наши дети. Наша страна.
http://fritzmorgen.livejournal.com/332690.html#cutid1