vladimir, 71 - 3 августа 2010 13:59

Смешны девчонки с размазанным макияжем, задирающимися короткими юбками. Смешно смотреть, как пьяная зрелая женщина идет в туфлях на высоких каблуках, будто на лыжах: то одну ногу продвинет, то другую. Уморительно слушать старых бабок, еле ворочающих языком, но при этом не перестающих болтать. Когда женщина смешна, она выглядит жалко, но это не значит, что она вызывает жалость. Если истина в вине, то вино и вина неотличимы для женщины.

Мужчина пьянеет по тупому трафарету, женщина восхитительно непристойна в своем опьянении.

Можно ли спаивать женщину, чтобы затем сделать с ней все, что ты захочешь с ней сделать? Нужно ли ее спаивать, если она и так в наши дни охотно много пьет? Во всяком случае, трудно отказать себе в удовольствии следить за пьянеющей женщиной. Невольно думаешь: когда, в каком состоянии она настоящая?

Все начинается с того, что у нее меняется выражение рта. Губы расслабляются, становятся более пухлыми. Рта у пьянеющей женщины больше, чем у трезвой. Вместе с губами меняется выражение глаз.

Они влажнеют, теряют сосредоточенность, вечную колючую женскую осмотрительность. Зрачки смазаны, расфокусированы. Жесты выглядят резкими, я бы даже сказал, храбрыми. Женщина решительно закладывает ногу на ногу, но эта комбинация как-то сама собой распадается, и она снова закладывает ногу на ногу, одергивают юбку и снова закладывает. Она припадает к мужчине, если он сидит рядом, и отталкивается от него почти одновременно, говорит громче и тише, чем обычно, жестикулирует, трясет головой: она все чаще и чаще поправляет волосы, отправляет их со лба назад или взъерошивает, словно выражая удивление или на самом деле его выражая. Происходит все более усиливающийся беспорядок в одежде, параллельно развиваются улыбки, громкий смех. Еда падает на платье, соус капает, вода льется на скатерть – это время женской неряшливости, неопрятности. Вдруг она весело объявляет, что хочет писать. Она поправляет бретельки на лифчике, словно они все время слетают с плеч, хотя они не слетают и держатся, как полагается им держаться. Но она как будто не верит в свои бретельки и все поправляет и поправляет. Борьба с бретельками уже означает, что она сильно выпила. Затем, особенно если она сидит в кресле или на диване, ей начинает казаться, что одежда ее давит, обременяет, душит. Нет, она и не думает раздеваться, она просто ерзает, и обнажается то, что обычно не обнажается. Женщина, которая теряет контроль над собой, у которой перестают действовать тормоза, начинает ронять украшения, крестик, или еще какой-нибудь знак зодиака на цепочке вылезает у нее из декольте и висит возле подмышки. Рот приоткрывается как будто для поцелуя, который тут вполне и уместен, в самую пору, ноги тоже слегка раздвигаются, и видишь, в чулках она или в колготках, и где-то в интимном отдалении начинает маячить модненькая (мало что прикрывающая) полоска трусов. Задорная и молодая, хотя вообще это свойственно почти всем женщинам, она начинает преподносить свои груди (если только они есть), не на подносе, но так, чтобы на них обратили внимание, и сиськи если не появляются полностью, то все более нагло лезут из лифчика: вот-вот высунутся соски. В этом виде (при условии, что изначально ты ей, по крайней мере, не противен) танцевать с ней равнозначно обжиманиям и прижиманиям. Она уже не сопротивляется, если сдавить ей груди (на дискотеке это норма) и впиться пальцами в попу (при этом она пьяно-кокетливо улыбается совсем уже безвольным ртом или сохраняет нейтралитет манекена), но низ живота она еще защищает и отводит, отталкивает мужскую руку, когда упорствуешь. Мужчину же она уже сама в медленном танце начинает гладить по затылку и по спине, и животом, если мужчина выше, не боится прижаться к хую. Пора, раз животом прижимается и благосклонно чувствует надувшийся хуй, принимать мужское решение.

Вытащить ее из шумного зала на тихую ночную улицу – дело техники. Взять такси и ехать, под надуманным предлогом, к себе домой, а, если там типовая жена, то на дачу. Она по дороге на дачу будет выглядеть более трезвой, чем на танцах, и это может насторожить, но на это не стоит обращать внимания. Как только попадет на дачу, она снова будет такой же выпившей, как и раньше. Налить ей еще и разговаривать. Теперь она будет много разговаривать. Так что придется сидеть и слушать. Она почему-то будет рассказывать о своем отце (который вызывает у нее восхищение, но отец обычно с изъяном: то ли пьяница, то ли неудачник), потом в какой-то момент сама перейдет на сексуальную тему:

о первом мальчике, о том, как она его любила, а он ее бросил, и подружка ей объяснила, что он мизинца ее не стоит, и она постепенно успокоилась. Все это будет преподнесено с деталями, красочно и с подчеркиванием своих качеств: красоты, творческих задатков. Слушать и подливать. Обычно где-то к четырем ночи, когда летом уже светает и поет птичья мелочь, кукуют кукушки, пар встает от земли, ее можно продвигать к ванной, но она, скорее всего, от душа откажется, усядется на постели. В этот момент (внимание!) может произойти что-то неожиданное. Она может и тихо раздеться (до модненькой полоски трусов: никогда их сама не снимет), а может расплакаться или раскричаться или даже полезть драться, кусаться – она чудовищно пьяна. Но после потасовки она вдруг обмякнет, как труп, и все, что останется сделать – это стащить модненькую полоску. Только не сжата полоска одна… Ноги раздвинет сама.

– Боже, да ты такая мокрая и сладкая!

В ответ раздастся комбинированный звук: чавканье удовлетворенной плоти и тонкий стон тоскливой пьяни.

Утром она проснется в беспамятстве, хватится, что голая, начнет беспокойно ворочаться, бормотать, метнется с кровати в ванную, обязате�

• 
• 
•