Илья, 32 - 17 февраля 2009 20:17

Я много рассказала вам о мире моего детства, любезные читатели. Нет, совсем мало. У меня нет сил показать, как прекрасны заливные луга русского севера, плакучие берёзы, неяркие, но душистые цветы, короткое, но жаркое лето. Речь необыкновенную, сохранившую тягучесть допетровских времён и окатистость времён дотатарских. Дома и палисадники, цветущую картошку, огромные лопухи, деревянные мостовые, свеженарбуленные дрова в потёках подсыхающего сока... И реку - огромную, серо-голубую с молочным отливом, холодную и прекрасную Онегу. Но настала пора сказать вам о моей печали - о том, что всё это изменилось, изменяется и изменило себе.

И поскольку боль моя об утраченной красоте велика, я просто перечислю факты. Вот таким я увидела мир моего детства, когда была там в последний раз, летом 2001 года.

Заливные луга испоганены мелиорацией: сухой огромный лог врезается глубоко в берег и создает гигантскую отмель до середины реки, поросшую болотными травами. Простая северная архитектура сменилась коттеджами непонятного или псевдорусского стиля. Старые дома никто не подновляет, и они тихо уходят в землю, до окошек и даже ниже. Коровы, козы, овцы вольно бродившие по округе исчезли: больше не сбегать к соседке Евдокимовне покормить ее телёнка хлебом с солью и поглазеть на нежно-розовый язык, покрытый пупырышками и крючочками.
Речь стала правильней, только оканье и осталось от прежнего напева. Зато в большом ходу маты, которые раньше можно было услышать только вовремя смертной ссоры, и после которых оставалось бабам только казать друг дружке зады, а мужикам - хвататься за топоры и косы.

Клуб сгорел, и его не отстроили. Зато отстроили новую общественную баню и тут же продали на вывоз в соседнее село. теперь все моются в своих или у родственников-соседей. Горел и дом, в котором живут врачи местной больницы. Горел не то во время свадьбы, не то во время проводов в армию - все были пьяные. Вышвыривали из окон второго этажа мебель, холодильники, телевизоры. Тушить никто толком не тушил, но подоспела команда и всё залила. Что было внутри, пострадало мало, зато выброшенные вещи обратились в хлам.

Зато появились: бар, в котором подают водку и самогонку, и в который ( я сама видела! ) по утру заходят семидесятилетние старухи похмелиться; две дискотеки, игровой автомат у отделения сбербанка и второй - внутри самого крупного магазина. Церковь 17 века, правда, отстроили. Попа недавно сменили, рассказывают: "Старый-от был негодящщой, по девкам бегал. Новой хорошой. Исповедь на дому примат, крестит на дому, на мотоцикле, правда, девок катает. Но хорошой, честнОй".

Люди одичали, озлели. Наркоманы появились после Афгана и Чечни. И торговцы тоже появились, наездами. Пьянство жуткое, особенно среди молодёжи, особенно среди женщин. Рожают детей только, чтоб получить пособие. Девчонка шестнадцати лет родила зимой, тут же поехала и истратила на норковую шапку. Летом опять беременна, первый ребёнок похож на паучонка с огромной головой. Парень работал на бензоколонке у дороги, хороший, говорят, был, честный. Ограбили, привязали к столбу шлангом, облили бензином и сожгли. Свои, чужие - Бог знает. Постоянно изнасилования по пьянке таких же пьяных девок и драки с поножовщиной.

Мамина одноклассница пришла, рассказывает: прошлым летом девочек 9-10 класс отправили в санаторий в Крым по линии Соцстраха. Она ездила сопровождающей вместе с дочкой. После первичного осмотра медсестра отвела в сторону: большая часть с венерическими. Их лечили, а они по ночам из окон бегали на свиданки с местными и отдыхающими. "Позора натерпелась, - говорит, - чуть со стыда не сгорела. Своей Дашке допрос учинила. Всё отрицает. Да ладно, здорова, и то хлеб".

Бабушке девяносто два года. Коричневая задубевшая кожа уже почти слезла с лица и из-под неё прросла новая, по-младенчески розовая. Глаза почти ничего не видят, и радужка стала бледно-бледно голубой, как выгоревший ситец занавесок на окнах, выходящих на закат. Слуха тоже никакого, ходит верно, но медленно, всё время сидит и думает о прошлом, только о прошлом. Если правильно разговорить - много чего расскажет. Сердце у неё время от времени останавливается, отказываясь биться, но врачи заводят его простым уколом адреналина, и она продолжает жить, наполовину в яви, наполовину - в воспоминаниях.

На прощанье у автобуса потянулась ко мне, я наклонилась, и она поцеловала меня в губы холодными сухими губами и коснулась лба сморщенной грубой рукой. Больше я её никогда не видела, и тех мест - тоже.

• 
• 
•