НеПрЫнц, 52 - 4 октября 2008 09:10

Когда я стану старой бабкой (а это случится очень скоро), и покроюсь пигментными пятнами, чешуёй, коростой, бля, разной, перхотью и хуйевознаит чем ещё - я буду сидеть в ссаном кресле под торшером, вязать носки по восемь метров, через каждый метр пятку, и думать о хуях. . А что мне ещё делать своим атрофированным мозгом, которого к старости станет ещё меньше чем щас? И вот какая тварь придумала дешёвую отмазку, что, мол, не в размере хуя кроецца тайна мироздания??! Тварь. И я обосную почему. И сделаю это сейчас. Не дожидаясь маразма, коросты и восьмиметровых носков. Пока память ещё свежа. Поехали. ***
- Ты необычайно ахуительна в этих дедовских кальсонах! - ржала Маринка, тыкая в меня пальцем, - ну-ка, повернись? О, да мой дед, по ходу, ещё тот бздила был! Сзади говно какое-то! - А ты, бля, конечно, лучше! ? я подтянула сползающие кальсоны Маринкиного деда, и оттянула резинку Маринкиной юбки фасона Моя первая учительница Матильда Вячеславовна, 1924 год! - Зато без говна. Отрезала Маринка. - Говно не моё! - Я быстро внесла ясность. - Один хуй ? мы уродины!!! Маринка подвела верный итог, и мы с ней ненадолго опечалились. Было нам с ней тем летом по 20 годов. Маринка была всё ещё замужем, а я уже оттуда год как вылетела. И мы с ней горевали. Каждая о своём. Настроение требовало немедленно его улучшить, а жопы просили приключений. Не помню, кому из нас пришла тогда в голову беспесды светлая мысль поехать вдвоём к Маринке на дачу, но факт остаётся фактом. Мы с ней сели в пригородную электричку "Масква-Шатура" и проезжая славный город Гжель, внезапно обнаружили, что изрядно нажрали рыла. Ехать до Маринкиной дачи нужно было два часа, жара на улице стояла под 40 градусов на солнце, а пива мы с ней в дорогу взяли по-босяцки дохуя. На своей станции мы выпали из вагона на перрон, уронили сумку, в которой лежали наши с Маринкой шмотки, и ещё пять бутылок "Золотой Бочки", и только на даче сообразили, что переодеться нам не во что. Всё барахло наше было мокрым от пива, и воняло дрожжами. Шляцца по старой даче на десятисантиметровых шпильках и в коротких йубках - это нихуя ниразу не комильфо. Поэтому мы стали рыться в бабушкином шкафу в поисках какой-нить ветоши, в которой можно лазить по кустам крыжовника, и валяцца на грядках с редиской. Вот мне и достались какие-то кальсоны с дырищей на песде, и майка с оттянутыми сиськами, с надписью "Олимпиада 80", а Маринке коричневая юбка в складку, длиной до икр, и безрукавка из крысиных писек. Один хуй, кроме нас на этой даче никого нет, и забор был высокий и крепкий. Единственное, что осталось крепкого на этой, бля, фазенде. Мы ржали друг над другом минут десять, а потом привыкли, и тупо жрали немытую редиску, сливаясь с природой, и запивая её купленным на станции "Арсенальным". В тот момент, когда я, поскользнувшись на семействе слизняков, упала ебальником в яму для помоев, а Маринка села ссать под старую засохшую вишню, в калитку кто-то постучал.
- Входите, не заперто! - на автомате крикнула вездеССущая подруга, и через секунду заорала: - Нахуй!!! Не входить!!!!! Но было поздно. Дверь калитки распахнулась, и в неё вошли два джентльмена. В костюмах и при галстуках. Я извлекла своё ебло из помойной ямы, и вежливо поздоровалась. По-немецки. - Гутен таг! Джентльмены с улыбкой повернулись на голос, и по- моему, обосрались. Я тоже выдавила с ложечку. Ибо узнала в джентльменах братьев Лавровых - Сергея и Мишу. В последний раз мы с ними виделись года 4 назад, нам с Маринкой тогда было шестнадцать, а Лавровым - двадцать два и двадцать, соответственно. Мы с братьями лихо пили самогон под той самой засохшей вишней, которая тогда ещё была свежа и плодородна, а потом страстно целовались. Я с Мишей, Маринка с Серёжей. После чего мы ещё пару месяцев ходили за ручку, на брудершафт смущённо поносили, обожравшись ворованных яблок, которые пидор-хозяин обрызгал купоросом, чтоб их не жрал какой-то долгоносик и такие мудвины как мы, и признавались друг другу в любви. Я, правда, не признавалась. Младший Лавров был редкостно гуняв. Унылый, ушастый, долговязый и с козлиной бородулькой. А Маринка влюбилась в старшего Лаврова на всю катушку. Даже сына своего потом назвала в честь него - Сергеем. Но от тех гопников в кэпках не осталось и следа. Братья возмужали, сверкали ботинками, благоухали "Армани" и я, скосив глаза, приметила на дороге у Маринкиного дома припаркованную иномарку. (В машинах не разбираюсь, не ебите мне моск). Маринка сидела под вишней, и было непонятно: то ли она всё ещё ссыт, то ли делает вид, что просто сидит на корточках, и любуецца раздавленными мною слизняками, то ли она уже срать начала. Непонятно? Повисла благостная пауза. - Привет, девчонки! ? прокаркал старший Лавров. - Приве-е-е-ет.. ? проблеяли мы. А я быстро вытерла еблет олимпийской майкой. - А нам, вот, сказали, вас в городе видели? - извиняющимся тоном тихо молвил младший, и посмотрел на меня. - Что? Никогда не видел, как бабы маски из клубники делают? - рявкнула я. - А это клубника? - засомневался Михаил - А что, по-твоему? - я шла в атаку, вытирая майкой с рожи луковую шелуху, и какие-то сопли. - Мы очень рады вас видеть! - крикнула из-под вишни Марина, и встала в полный рост, явив миру свою чудо- йубку и бабушкины галоши. На братьев было страшно смотреть. Мне лично стало их жалко. И я крикнула, не рискуя к ним приближацца: - Не ссыте, мужики. Это мы по- дачному просто вырядились! Чтоб, типа, не пачкацца! Мы это - Картошку сажаем. Ога. В августе-то. Самое оно - картошку сажать? Но Маринка меня поддержала: - Ща, подождите, мы переоденемся!