Сергей, 60 - 22 июля 2013 20:28

[B]История одних морщинок[/B], про девочек).

(c) Shenava.

Верно ли утверждение, что мужчины боятся смерти, а женщины – старости? На своем примере я хочу поделиться невыдуманной историей.
Речь пойдет о второй части фразы, так как о женщинах мне рассказывать проще, потому как принадлежу я именно к их числу.

В десятом классе моя подруга Катька явилась с загадочным видом, села за парту и вытащила из сумки гламурный бабский журнал.
-Наташа,- сказала она, - ты видишь у меня гусиные лапки?
Я сползла под стол, но она не унималась.
-У тебя тоже есть! - с серьезным видом сказала она и достала зеркальце.
Если вкратце, то гусиные лапки – это морщинки по внешней стороне глаз, появляющиеся с возрастом.
Расположение этих морщинок особенно заметны, когда смеешься или щуришься.
Гламурный журнал призывал бороться с ними с помощью какого-то очешуительного крема по не менее очешуительной стоимости.
К концу уроков все девочки в классе знали про существование у них гусиных лапок, в связи с чем настроение было безнадежно испорчено.
Так, в свои шестнадцать, мы впервые почувствовали первое дыхание старости.

Прошло несколько лет, и моя старшая сестра отмечала свое тридцатилетие. Старше меня она на 10 лет, но я была приглашена в девичью тусовку.
Надо сказать, девочкой была я довольно ботанической, училась на пятерки. Не сказать, что с подругами мы не шалили и никогда не пробовали крепкий алкоголь,
но то, что я видела на дне рождения у сестры, потрясло мое воображение. Девочки в районе тридцати веселились свободнее, азартнее, алкоголь лился рекой,
темы для разговоров были интереснее, игры и конкурсы в девичьем коллективе напоминали мне взрослое кино, и тогда я подумала: а может ну их нахрен, эти гусиные лапки?

Недавно моей маме перевалило за шестьдесят. Мама общительная, и у нее куча подруг, плюс-минус ее ровесниц.
Как и многие женщины, родившиеся в 50е послевоенные годы, мама и все ее подруги имеют избыточный вес, что, впрочем, ничуть не мешает им веселиться, аки дети малые.
Есть у них одна традиция. Нет, в баню они ходят каждую субботу, но есть более святое – каждое лето они ездят на черноморское побережье.
Десять девочек-красоток от 55 до 65 лет, весом от 90 до 100 килограмм, отжигают там так, как может позволить себе воображение.
У всех подружек разная судьба, но в целом – похожая. Молодость – свадьба – дети, упорная беготня на работу, труд, заработки, ссоры с мужьями, примирения, внуки – садики,
разводы-свадьбы, советы молодым, и так до бесконечности. И вот, казалось бы, долг родине отдан, дети выросли, и многие уже сами стали родителями,
подруги потихоньку выходят на пенсию, позади – бурная жизнь, полная и слез, и радости.
Богатыми не стали, заначек не наделали, есть где жить, есть что поесть, есть что надеть, и есть крошечная заначка на летний отдых у моря дикарями.
И, глядя на их фотографии, привезенные с очередного курортного сезона, начинаешь понимать, что жизнь – такая штука, где старость – это не возраст, а состояние души.
И на этих фотографиях нет места старости. «Девочки» сидят то верхом, то на шее у очередного негра «фото на памят».
«Девочки» сидят за столом на фоне батареи опустошенных полторашек разведенного «местного» вина с счастливыми лицами и сияющими глазами.
«Девочки» на водопаде, рядом замученный конь с перепуганной мордой, косящий на толпу из десяти сибирских «девочек».
И девочки счастливы, и девочки озорны, и слегка пьяны. И неважно, что у девочек уже есть внуки, и некоторые из внуков уже ходят в школу.

Есть у меня еще и бабушка. Ей 88 лет. Живет бабушка одна, как и многие наши бабушки. У бабушки есть соседка, и по совместительству подруга.
Ей 92. И есть у них еще одна подруга – в том же подъезде, этажом выше. Ей тоже глубоко за 80, и, так как ходит с трудом, то периодически юзает инвалидное кресло.
Вы думаете, это – старость? Я докажу вам обратное. Далее – со слов моей бабушки.

Сижу я, говорит, смотрю телевизор, какую-то ерунду. Стучит соседка, Ильинишна. Слышь, говорит, Васильна, пошли наверх к Алексанне, праздновать, день рождения у нее сегодня. А чо, говорю, пошли.
Меня, говорит, как самую молодую, отправили в ларек за водкой. Поднялись мы к Алексанне, поздравили, обчмокали в щеки, решили разлить.
А разлить некуда – нет рюмок. И закуси нет. Ну Ильинишна говорит – айда ко мне. И вот, кое как, с кряхтением и ругательствами, затаскиваем мы Санну в ее коляску,
кое-как через порог, с матюками в лифт, спускаемся этажом ниже. Заходим, садимся, разливаем, закусь сообразили, телевизор включили, начали девичьи разговоры за жизнь.
К концу бутылки сцепились языками, чуть не до драки, благо, мудрость взяла свое, помирились, расплакались, обнялись и давай песни петь, молодость вспоминать, войну.
С трудом, говорит, помню, как Алексанну домой провожали, в лифт ее заталкивали, отвезли, на кровать уложили.
Сами на ногах еле стоим, зато счастливые, от песен охрипшие, платья помятые, морды красные, но счастья – полные штаны, аж чувствую, как помолодели.
Пришла я домой и спать брякнулась, почти сутки спала. Утром созвонилась с девчонками – все живы, здоровы, и голова не болит.
Посмеялись над собой, и дальше, сидим каждая у себя, телевизор смотрим. Всякая ерунда по телевизору идет, не то что раньше.

(Окончание в комментах)

• 
• 
•