Борис, 53 - 30 января 2013 22:35

...Продолжение:Ещё через час приехал очень полезный друг Никитоса, который, подозреваю, был профессиональным молдаванином. Ибо припёр с собой какие-то ремни, и мешок чего-то вонючего. Ремнями он ловко подпоясал Дедушкин Шкаф, а вонючий мешок вручил мне, и застенчиво сказал:
- А это вам.
- Там говно? – Я ещё раз принюхалась к мешку, и вопросительно посмотрела на дарителя.
- Там обои. – Даритель покраснел, и старательно отводил взгляд от моих весёлых картинок. – Сухие обои. Их надо развести водой, и получится такая как бы кашица. Её нужно черпать, и размазывать по стенам. Потом, когда всё засохнет, будет очень красиво.
Я растрогалась:
- Они, наверное, дорогие? Сколько с меня?
- Это подарок. – Покраснел молдаванин. – Мне за них Никита деньги отдаст. Он сказал, что вы немножко на голову ёбнутая, но ваш ребёнок страдать не должен. Давайте мы этих совокупляющихся мумми-троллей отклеим, и намажем стены кашицей?
- Я вот тебе щас жопу кашицей намажу! – Возмутилась я, и сурово посмотрела на скорчившегося за шкафом Никитоса. – Обои прекрасны, мой ребёнок тоже на голову ёбнутый, и они ему нравятся. А кашицей я щас туалет поклею. Не пропадать же добру?
Под кряхтяще-пердящие звуки, доносящиеся из комнаты, я развела в тазике сухие обои, и передумала клеить туалет. На кашицу получившаяся продрись была похожа меньше всего. Больше всего она была похожа на блевотину. Жёлто-зелёную, с вкраплениями корейской морковки и кукурузы Бондюэль.
- Эй! – Я высунула голову в прихожую. – Это точно надо мазать на стену?
Ответом мне послужил громкий одинокий пук.
Зачерпнув ладошкой немного продриси, я шлёпнула её на стену, и аккуратно размазала пластмассовым мастерком. Получилось ещё хуже чем было, зато под цвет ржавого унитаза. Понимая, что за нами Москва, и отступать уже некуда, я быстро обмазала блевотиной все стены, и, увлекшись, дверь. Отступив на шаг назад, и откинув со лба волосы, я стала созерцать.
- А что это торчит? – Сзади незаметно подкрался молдаванин, и испортил мне созерцание.
- Это торчит гвоздь. – Миролюбиво ответила я. – На нём в будущем будет висеть держатель для туалетной бумаги. А вот на этот я повешу птичку-палево. Она всегда тут висит. (Лирическое отступление: когда-то мне подарили совершенно мудацкую игрушку: деревянную клетку с сидящей внутри птичкой, которая реагирует на звук, и начинает горласто петь. Я долго думала куда её можно пристроить с пользой, и повесила птицу в туалете. За полгода все мои друзья отучились какать у меня дома. Птичка-палево реагировала громкими песнями на самый минимальный пердёж)
- И много у вас тут гвоздиков? – Отчего-то напрягся молдаванин.
- Да дохуя! – Я обвела широким жестом стены туалета. – Вот тут гвоздик для автоматического освежителя, на этом висит моя фотография, а вон на том – полочка для свежей прессы. А что не так?
- Вы на мешочке с обоями инструкцию не читали?
Я не люблю такие вопросы. Они никогда не предвещают ничего хорошего. Но пришлось признаться в том, что ничего я на мешочке не читала. И очень зря. Потому что на мешочке было написано, что прежде чем клеить жидкие обои, надо предварительно удалить из стен все металлические предметы. Иначе через неделю на их месте появятся ржавые пятна большого диаметра.
Я совершенно не расстроилась, ибо при таком раскладе унитаз можно смело не менять.
Посчитав туалет вполне отремонтированным, я заглянула в комнату с ревизией. Ревизия меня удовлетворила, шкаф был перемещён к противоположной стене, а Никитос лежал у порога мёртвым.
- Он очень старался. – Прокомментировал картину молдаванин. – Теперь ему нужно дать пива.
- Пизды ему нужно дать, симулянту. – Покривила я душой, скорее, по привычке, и ушла в магазин за пивом, но купила зачем-то водки.
...Дальнейший ход ремонта я помню смутно.
В туалете беспрестанно надрывалась птичка-палево, в тазике с остатками жидких обоев поднялся уровень и прибавилось кукурузы, в ушах звенел мой собственный отчаянный крик: «Не срать! Я всё слышу!», и перед глазами мелькали ебущиеся бегемотики.
Очнулась я через три дня.
В доме было тихо, и пахло одиночеством.
Детская комната была полностью обклеена обоями, включая потолок и люстру. В тазике с клеем намертво застыл мой зимний сапог, из голенища которого задорно выглядывал резиновый хуй. Это же слово было нацарапано на дверце Дедушкиного Опиздинительного Шкафа. Причём, моим почерком.
Перекрестившись, я заглянула в туалет. Блевотина на стенах высохла, и, как и обещал молдаванин, всё было очень красиво: со стен на меня с укором смотрели неровные коричневые пятна, меньше всего похожие на ржавчину, и больше всего наталкивающие на мысль, что кто-то вытирал о стены жопу. Птичка-палево была заботливо укутана в три рулона туалетной бумаги, и молчала. Унитаза не было вообще. Зато пол туалета был выложен спизженной у дяди Вити плиткой. Вернее, тремя плитками. А на двери белой краской нарисована жопа.
Всё-таки, погоняло у Никитоса очень правильное. А в том, что к этому приложил руку именно мой друг – я не сомневалась ни секунды.
Никитоса я по-своему очень даже люблю, поэтому обои в детской я не меняла шесть лет. И столько же не трогала Дедушкин Шкаф.
И лишь не так давно, решив, наконец, сменить мебель и уничтожить бегемотиков, с помощью мужа я отодвинула шкаф, и со слезами счастья узрела на стене за ним привет из прошлого. Который выглядел как надпись на обоях, выложенная пластилином:
«ЛИДА! ТЫ СУКА!»

• 
• 
•