Кирилл, 46 - 26 января 2013 16:19

Я помню, хорошо помню, как все закончилось. Я сидел в поле и держал в руке Анютины глазки. Нет, я не маньяк, я – романтик. Люблю цветы и природу всякую. Встать на заре, промчаться босиком по зарослям цветущего чертополоха, сесть на краю обрыва и, задыхаясь, вдыхать аромат синих цветков свинячьей цыбульки. Что может быть прекрасней? Только наесться досыта просвирника, забраться на сеновал и в сотый раз перечитать второй сборник стихов Николая Гумилева «Романтические цветы».

И как началось всё, я тоже помню. У меня долго не было женщины. Так долго, что однажды я, сидя в трамвае, уперся взглядом между ног рядом стоящей дамы и представил её вагину до мельчайших подробностей, совершенно голой. Откуда-то сверху бубнил недовольный, требовательный голос, но я ничего не слышал. Мне казалось, что я вижу сквозь одежду, как на половых губах блестит солёный сок. Это выглядело так натурально, что я не удержался, протянул руку и вцепился в эту мякоть, как краб в устрицу. Хозяйка малосольного гудка взвизгнула и нанесла мне чувствительные побои тяжелой сумкой с каким-то металлоломом. «Граждане, этот очкарик проезд оплачивать не захотел и кондуктору пизду прищемил. Бейте его»! – последнее, что я тогда услышал. Сидевший сзади пролетарий, кочегар и каналья, с размаху шибанул мне кулаком в ухо. А потом меня били всем трамваем.

Тельце моё выкинули на остановке, где оно бесхозно провалялось несколько часов и встретилось с сознанием уже под вечер. Женщина, на вид лет тридцати, дала мне грязноватую тряпку, чтобы вытереть кровь. Мы познакомились. Признаюсь, мир красотой она не спасла бы. Одета была немного неряшливо, с налетом непосредственности и грязи, но интересно: пробковый шлем – мечта колонизатора, кашемировое пальто на вырост и кеды без шнурков. Когда она смеялась, шелушась смуглыми щечками, то становилась похожа на румяного поросёнка. Эдакий весёлый, хорошо прожаренный Фунтик. Два передних зуба, симметрично, но одиноко стоящие по обе стороны одной дырки, то и дело сверкали в озорной улыбке. Кудри вообще, как говорится, ниспадали. Глядя на неё, хотелось какать и смеяться – так она была мила и непосредственна. И ещё казалось, что кроме темного морщинистого лица, в ней коричнивеет некая загадочная изюминка.

Второй раз мы встретились случайно в кафе «Ристалище», где она культурно отдыхала, кушая копченую мойву. В её пёстрый наряд лёгкую дисгармонию вносил ридикюль – большая челночная сумка в красно-синюю клетку. Вела она себя предерзко. Нет, не сумка. Анечка, конечно. Так её звали. Но я восторгался, как она пила водку, как метко кидалась в меня рыбьими головами, как была разухабиста в своем окаянном веселье. И когда напилась до состояния бабочки в перспективе – корячилась на полу блюющей гусеницей, пришлось снести её к себе домой. Я отчётливо помню, как тогда подумал, это – судьба.

А по утру у нее изо рта пахло духами. Точнее туалетной водой. А еще точнее, водой из туалета. Я пошел в продуктовый магазин «Потроха, халва и рыба», купить освежителя. Взял литр абсента.

Мы сидели на кухне и говорили о «Едоках картофеля». Точнее, я – о Ван Гоге, а она – о жареной картошке, которой изъявила желание закусывать абсент. Во время беседы я ласково гладил её по головке и называл именем прекрасного и горячо любимого мною растения «ебермаера дебилис». Аня обижалась и вместо «вы» и «благодетель» говорила мне «ты» и «хуйло». Меня, признаться, это несколько обескураживало. По прозрачному стеклу наших отношений пробежала трещина непонимания. Ведь истинно говорят, женщины с Венеры, а мужчины с Марса. У Анюточки залегало столько грязи под ногтями, что можно смело утверждать, Венера очень богата чернозёмом. Но какие это мелочи, право слово, когда так хочется соотношаться.

• 
• 
•