Александр, 61 - 25 сентября 2012 17:26

Мама
За суетой рабочих дней,мы часто забываем о них-наших стареньких родителях.Нам кажется важнее наша работа,наши дела и заботы.Вспоминая о них,мы иногда раздражаемся,потому что они требуют внимания, помощи и участия,а времени не хватает...
...- Ну здравствуй, мама...
Старушка суетливо закрутила головой в белом платочке на стриженой наголо голове, запахнула халатик на высохшем теле - дряблая, уже почти отсутствующая грудь скрылась за выцветшей байкой. Грудь, некогда огромная, шестого размера, выкормившая троих сыновей...
- Говорите громче, она Вас плохо слышит, - сухо пояснила женщина в белом халате.
Сухо...
В белом халате...
Дом престарелых...
Сотни доживающих, высохщих - не столько телами, сколько душами - старичков и старушек, отчаянно и густо пахнущих мочой и старостью. Даже ветхостью. Милых и вредных, злых и добрых, маразматично-глупых и начитанно-сметливых...
И обреченно одиноких...
- Громче, громче говорите - со слухом у неё беда - всё-таки три инсульта подряд...
- Мама, - позвал громче.
Шарит глазами вокруг, пытается посмотреть на голос. Получается плохо... Мимо...
Сел рядом на простыню в густых жёлтых пятнах, обнял тщедушное тельце, койка жалобно и сиротливо скрипнула. Сиротливо...
- Мама, это я, Саша - сын твой,..
Глаза, так и не сфокусировавшие его лицо, тепло расплылись по лицу, улыбка сморщила и так густо избороздённые морщинами щёки.
- Сынооок, - протянул жалостливо тонкий старушечий голосок, а глаза всё так же беспомощно шарили вокруг.
- Я, мама, я... Вот... Вернулся...
Поцеловал в какую-то соврешенно безвкусную щёчку - как пергаментная бумага - серая, сухая, слегка шершавая...
Мать смотрит мимо, ощупывает его слабыми ручками...
- Сынооок...
По щекам прерывисто - словно пунктирная линия - проскочили две слезы, нырнули в глубокие морщины...
У неё...
У него тоже...
Когда-то мать была изумительной красавицей - полурусская, полутатарка - огромные вишнёвые - переспелой, почти чёрной вишни - глаза, маленький чуть с горбинкой нос, густые слегка вьющиеся пышные волосы...
Евреи принимали её "за свою", армяне - "за свою", мужчины заглядывались вслед...
- Мама, я вернулся...
- Сынооок...
Умерли все. Два брата - её сыновья, отец - её неудачный муж. Оостался он один. Да и то далеко...
"Ах ты зона-зона, в три ряда колючка, в три ряда колючка - как тебя пройти? А по небу синему беленькая тучка, беленькая тучка - лети себе, лети..."
Беленькая тучка... лёгкая, невесомая, едва заметная...
Как мама... Как мама теперь...
Бедная...
Бедная мама...
Никогда не была богатой. Никогда не имела много денег. И всегда об этом мечтала. Для себя? Для детей? Отец ушёл давно - аккурат он, Сашка, в школу пошёл - бросил её с тремя детьми в угоду минутной слабости к внушительному заду пышнотелой блондинки. Вот вам и красавица! Все были в шоке. Бросил? Кого? Такую красавицу? Ради кого? Ради этой химической блондинки с лицом и повадками вокзальной буфетчицы? Нууу вааабщеее...
Батя строганул там ещё одного братана, но надолго не прижился - ушёл и оттуда. К кому? Куда? История умалчивала. Только незадолго до своей смерти объявился - разыскал среднего их братана - Витьку - тот ещё жив был, но уже спивался, - написал Сашке в зону. "Предок объявился, нашёлся блудный сын, вернее - отец". А чего? Зачем? Покаяния искал? Или пригляда в старости? Тот самый стакан воды?
Так и умер неизвестно где и неизвестно как...
- Мама, я вернулся... Как ты тут?
- Сынооок...
Саша смотрит на женщину в белом халате. Как её называть? Врач? Сиделка? Нянечка? Лицо грубое, глаза жёсткие, руки красные, натруженные - моёт тут кругом, убирает, грязь, вонь, следит - трудно...
Нет, не трудно - работа это одно, конечно, не сахар - но вот смотреть на всех этих старичков - словно смятые фантики вокруг урны от когда-то вкусных конфет, съеденных неизвестно кем - это не трудно, это тяжко... Это неподъёмно...
И этот запах... Густой, удушливый, пряно-смрадный запах старческих плохо помытых тел и острый - мочи и кала. Так пахнет в камере следственного изолятора. В местах лишения свободы... Запах несвободы...
Запах обречённости...
- Она Вас не слышит, - медленно и равнодушно обронила женщина в белом халате. Не таком уж и белом...
- А что?
Женщина слегка развела руками:
- Три инсульта подряд. Думали - не откачаем... Вернее, она Вас слышит, но не понимает..
- Мама, ты меня слышишиь? - громче проговорил Саша, почти в ухо - маленькое какое-то скукоженное ухо.
- Сынооок... - глупый рассеянный взгляд по стенам - синим блеклым выцветшим и давно некрашенным стенам - глупая рассеянная улыбка...
Женщина уверенно кивает головой:
- Нет. Не слышит... Не понимает... Голос видимо узнает... И всё...
- Мама, я тебе тут вкусненького принёс, халва вот, конфеты шоколадные, мармелад - ты же любишь, я помню.
Женщина в белом халате слегка ожила, с интересом наблюдала, как коротко-стриженный мужчина вытаскивает из сумки свертки и разноцветные упаковки, сует старушке в руки.
- Вот "Птичье молоко" - помнишь, как дядю Диму в Москву специально посылали, чтобы привёз? Я помню - я тогда в школу пошёл... И батоны. Батоны, помнишь? Их тогда только из Москвы привозили...
Сашка продолжает выкладывать коробки и свёрточки.
Женщина внимательно смотрит. Саша перехватывает её взгляд, молнией в голове мысль - всё ведь, стерва, заграбастает, как пить дать! Как в зоне в комнате передач - всё, что вкусное, контролёр - такая же, чем-то даже похожая на эту баба, - отжимала себе. Ссссуки! На зоне за такое крысятничество на-раз бы опустили...
- Это вот Вам, - протягивает коробку дорогих конфет, - Всё-таки приглядываете тут за старичками, заботитесь...
Чуть не брякнул - подъедаетесь.
- Нет-нет, что Вы? - шарахнулась как от змеи. - Нам это нельзя. Вы что?
" - Значит всё отжарит, сссука!" - с досадой подумал Саша.
-

• 
• 
•