Александр, 84 - 15 ноября 2011 23:57

Вариант поэмы «Страна негодяев», прочитанный Есениным в одном из литературных салонов в Америке (все понимали, что читал поэт против Троцкого, против жидовласти в России), вызвал бурю негодования среди присутствующих на вечере. Скандал, размазанный в прессе, прокатился по Европе и, без сомнения, докатился до Москвы задолго до появления там самого поэта. Ярлык антисемита (антижидиста) оказался несмываемым тавром. Теперь под эту марку можно было вести борьбу не только с самим Есениным, но и с тем патриотическим движением, которое зарождалось в среде поэтов его круга» . Конечно, из посмертных изданий Есенина жиды-редакторы и жидовствующие редакторы эти строчки против жида Лейбмана изъяли.
«Вряд ли этот диалог, - писал позднее присутствующий на скандальном вечере жид Вениамин Левин, - был понят всеми или даже меньшинством слушателей. Одно мне было ясно, что несколько его фраз, где было «жид», вызвали неприятное раздражение».
Станислав Куняев добавил к этому: «Да, возможно, что большинство слушателей не поняли диалога, но наверняка его слышали и закулисные режиссёры вечеринки, русскоязычные (жидовские) журналисты, хорошо говорившие по-русски. Они-то поняли, в чей огород летит есенинский камушек. Дело в том, что среди американских русскоязычных (жидовских) революционеров, если и царил культ вождей революционной России, то это был не культ Ленина (о жидовском происхождении Ленина тогда многие ещё не знали), а Троцкого… Именно люди Троцкого составляли авангард революционной Америки. Этот авангард делал ставку в России на своего вождя, своего человека - Лейбу Троцкого. Именно они, знавшие все труды Троцкого наизусть, помнили, что после революции 1905 года . Троцкий эмигрировал в Германию, жил в Веймаре, где и написал многие статьи, хорошо известные им. И в «гражданине из Веймара» их революционный (точнее - жидовский инстинкт) тут же угадал Троцкого, на которого русский поэт Есенин только что на политическом вечере «поднял руку». «Чекистов-Лейбман»… Да только дурак не поймёт, что Есенин имеет в виду Лейбу Троцкого, их кумира, о котором совсем недавно в нью-йоркском журнале «Еврейский Мир» были произнесены подлинные дифирамбы: «О Троцком нельзя заключить иначе, как об образованном человеке, изучившем мировую экономику, как о сильном и энергичном вожде и мыслителе, который несомненно будет отмечен в истории, как один из числа великих людей, которым наша раса облагодетельствует мир». Возмездие этому русскому поэту должно было неизбежно. Но как? В какой форме? Ведь невозможно в американской капиталистической прессе защищать одного из идеологов мировой революции - Троцкого… Остаётся только один путь: наказать Есенина и ославить его за антисемитизм.
- Подлейте же ему, подлейте ещё! - услышал опять Вениамин Левин.
А скандал уже разгорался. Слово «жид», которое поняли все, ожесточило публику и большинство её (жидовьё) уже недобро поглядывало на Есенина. Поэт ощутил на себе злые взгляды, почувствовал изменение атмосферы и, понимая, что он уже почти попал в сети режиссёров, решил разорвать их демонстративным скандалом с Айседорой Дункан. Перевести рельсы неизбежного скандала, так сказать, на личную почву. Тем более, что она давала ему к тому множество поводов. Но он забыл, что Нью-Йорк - это не Берлин, что здесь совсем другая публика, которая всё истолкует по-своему. Он подошёл к Айседоре, вырвал её из чьих-то мужских объятий и рванул её воздушное платье так, что ткань затрещала.
- Что вы делаете, Сергей Александрович? – бросился к нему Левин. – Что вы делаете?
- Болван! - неожиданно резко отбрил его Есенин. – Ты чего защищаешь эту блядь!
Пьяная Айседора, покачиваясь, пыталась прижаться к Есенину, ласково повторяла:
- Ну хорошо, Серёжа! Блядь, блядь…
Её оттёрли от Есенина, увели в разорванном платье от Есенина в соседнюю комнату под женский гомон: «А он-то ревнует, ревнует!». Вся квартира гудела, как улей. Есенин оглянулся. Где Изадора? Где? Кто-то нарочно сказал, что она уехала домой. Есенин бросился на улицу, за ним понеслись Мани Лейб и ещё несколько человек. В ужасе от скандала Вениамин Левин ушёл из дома, а Есенина, упиравшегося и кричащего Бог знает что, втащили обратно в квартиру. Далее произошло, по рассказам Мани Лейб, следующее. Есенин вторично пытался сбежать, и вторично его силой вернули обратно.
- Распинайте меня, распинайте! - закричал он.
Его связали и уложили на диван. Он окончательно вышел из себя:
- Жиды, жиды проклятые!
Мани Лейб нагнулся к нему:
- Серёжа, ты ведь знаешь, что это - оскорбление.
Есенин умолк. Потом, повернувшись к Мани Лейбу, повторил:
- Жид!
- Серёжа! Если ты не перестанешь, я дам тебе пощёчину.
- Жид!
Мани Лейб подошёл к (связанному) Есенину и, как написано в мемуарах Левина, «шлёпнул его ладонью по щеке» (он с улыбкой показал мне, как он это сделал). Есенин в ответ плюнул ему в лицо» .

Есенин всё более и более осознавал жидовский характер революции в России. В письме А. Кусикову с борта парохода, из Атлантического океана, Есенин писал 7 февраля 1923 в Париж: «Сандро, Сандро. Тоска смертная, невыносимая. Чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, и вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется. Если бы я был один, если бы не было сестёр, то плюнул бы на всё и уехал бы в Африку, или ещё куда-нибудь.

Тошно мне, законному сыну российскому, в своём государстве пасынком быть. Надоело мне это блядское снисходительное отношение власть имущих, а ещё тошнее переносить подхалимство своей же братии к ним…
Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской…» .

• 
• 
•