Ирина, 59 - 9 мая 2011 21:42

Я не люблю громких слов. Некоторые вещи я вообще стараюсь не говорить, потому что не все можно сказать вслух. Сказанное отнимает какую-то тонкую эмоциональную составляющую у события и подменяет его сказанным. Сужает до уровня обозначенного, часто поверхностного, без глубины и оттенков.

Сегодня Великий Праздник, а я снова думаю, что не люблю говорить о войне. Ни хорошо. Ни плохо. У меня сложное чувство. И к самой войне. И к тем, кто ее вынес. Живет во мне чувство вины и неловкости. Вины – к вполне конкретному человеку... неловкости – к тем людям, которые прошли эту войну, пережили блокаду...
Мне сложно слышать: "Да здравствуют Герои – отстоявшие Страну!", зная, как живут эти люди сейчас, как лечатся, как выживают. Слова "Никто не забыт!" – вызывают чувство неловкости от чрезмерного пафоса и несоответствия озвученного с действительностью.
А что касается вины, то здесь сложнее.
Хотя, может быть, это и имеет смысл? Может быть, это нужно сказать во весь голос, чтобы перестать мучиться и нести вину дальше, как и сожаление, что не получилось узнавания и понимания, что не состоялся разговор, что не произошло самого главного – прощения.

Так уж получилось, что при детях о войне у нас в семье не говорили. Старались не обсуждать даже друг с другом, поскольку тема была очень не простой. Только поступая в институт, я поняла, что это касается и меня лично. В анкете была такая графа: были ли ваши близкие родственники репрессированы и когда... Помню и холодок по позвоночнику: не зачислят? Ведь и, правда, были...

Мой дед был командиром советской армии, попавшим раненным в плен к немцам. Потом было освобождение в 45-м из плена, и новый лагерь - уже у своих. Бабушка сразу развелась с дедом, в первую очередь думая о детях: трех мальчишках, которым еще предстояло жить с этим клеймом – сыновья командира, побывавшего в плену. Но, как ни странно, им повезло. Все они получили высшее образование и только в поездках за рубеж отцу какое-то время отказывали, хотя в 80-е годы и этот запрет был снят.
Итак, деда не было в моем раннем детстве. Он появился только в 80-е, когда попытался наладить связь с сыновьями. Появился нервным. Худым. Говорящим резко. С острым и быстрым взглядом. Мне было лет десять. На праздник мы собрались у младшего брата папы, дяди Жени, и вот тогда приехал дедушка. Мои братья и дядя Женя ушли в другую комнату, а за столом стало тихо... Все молчали. И тут бабушка сказала: "Ирочка, зайди к ребятам..." Я, не понимая, прошла в комнату и увидела совершенно растерянного моим появлением дядю Женю... Дед удивленно переводил взгляд с него на меня и тот тихо сказал: "Это Иринка, дочь Юры..." Дед растерялся тоже. До этого он распекал Андрейку за тройку в четверти, поэтому после неловкого молчания он спросил: "А ты как учишься?" "Пятерки и четверки!" - гордо ответила я и, оторопев, услышала: "А почему не на одни пятерки?" Возмущенно взглянув на деда, я пожала плечами, и вышла из комнаты. Дед побыл какое-то время с мальчишками, и, не зайдя в гостиную и не поздоровавшись со всеми, ушел.
Мне он не понравился. "Одни пятерки? Зачем?! Да это и невозможно..." Но дед меня запомнил. Может быть, он почувствовал мое неприятие, а может быть это стало ниточкой для связи со старшим сыном. Она действительно наладилась. Отец часто ездил к нему. Тот тоже приезжал к нам и иногда рассказывал о себе, ведь отец сам его мало знал. Они много говорили: о жизни, о детстве, о том времени. Но все разговоры о войне, в присутствии меня, заканчивались.

И все-таки один такой разговор я невольно услышала. Это был момент, когда дед вспоминал о начале войны. Он был тогда в Брестской крепости. Как я поняла, о том, что война вот-вот начнется - уже было известно. Понимая, куда будет направлен удар, и, предвидя, каким ошеломительным именно здесь он будет, деду удалось перевестись в другое место.
Да, он оказался прав. Вот в этом месте я и возмутилась. Знать и сбежать, оставив других умирать? В свои 12 лет я бескомпромиссно использовала две краски: черную и белую... До сих пор перед глазами лицо деда: удивленное, побелевшее и растерянное. Он что-то пытался объяснить... как-то достучаться до меня, но я не слушала...

Вот так и не заладились у нас отношения, хотя он все время звонил нам из своего Пятигорска и все время спрашивал обо мне: как дела, что нового... выговаривал родителям, если я болела... Но поговорить нам так и не пришлось. Только после его смерти, я вместе с отцом съездила на могилку к деду. Тогда же отец привез и дневники, которые вел дед в лагере. Чудом было, что они уцелели... Невероятным казалось и то, как он смог их написать. И все же они были! Я не смогла прочитать все, но то, что прочитала, отозвалось глубоким уважением и болью...
Очень мало было тех, кто выдерживал и не признавал своей вины. Ломались многие. Как этого добивались - у него тоже было написано. Три общие тетрадки с пожелтевшими уже страницами и совершенно нечитаемым почерком... Я в свои 23 года сидела над ними, пытаясь расшифровать каждое слово, каждую строчку, переживая, болея, мучаясь.
Теперь тетрадки у мальчишек. Мне снова хочется взять их в руки и прочитать полностью, потому что прочитать их до конца я тогда не смогла. Осталось только опустошение и чувство огромной потери. Потому что время не вернешь и ничего не переиграешь. В этой жизни нет кнопки возврата, как нет и обезболивания. Просто память потихоньку тускнеет, и ты примиряешься с тем, как все получилось.

И вот сейчас, я невольно прошу у деда прощения.
Потому что сейчас я уже понимаю, что в войне нет хороших и плохих, нет победивших и проигравших... Что война это всегда – ПРОТИВ ЛЮДЕЙ. И что хорошие, и плохие есть на каждой стороне.
(продолжение в комментариях)

• 
• 
•